Это статья-размышление (с примерами) — для осмысления своих отношений со взрослыми детьми. Но жёстко читать, если честно узнавать в этом себя.
Приходите на консультацию (Сыктывкар, тел. 79-28-12, Надежда) — если узнали себя, если хотите помочь своему взрослому ребёнку, если хотите привести в гармонию и порядок свою семейную систему — для Радости и Счастья.
Практически каждый, приходя на консультацию к психологу, сталкивается с вопросом родителей. Или Лучше так — с ВОПРОСОМ РОДИТЕЛЕЙ. Это потому, что вопрос большой и тема не простая.
Часто бывает примерно так (это особенности нашей российской Семейной Истории): в жизни ребёнка как-то всегда бывает мало отца (он либо отсутствует фактически, либо напоминает предмет мебели — минимум эмоций, никаких чувств, все заблокировано и вытеснено).
Поэтому детям в основном мне приходится «защищаться» от матери.
Как только ребёнок (сын или дочь) формально становится взрослым (окончил вуз и уехал к месту работы, женился и переехал в своё или на съёмноё жильё) бывает, с теми или иными «вариациями на тему», вот так: «моя мама очень сильно затревожилась и начала атаковать меня с дотоле невиданным для нее энтузиазмом и постоянностью»…
Как это проявлялось? Звонки, обиды, обвинения, манипуляция слезами и чувствами.
После некоторого количества исследований и множества экспериментов, я составил «Мамин словарь»:
— Ты же мой сын / = я родила тебя и теперь ты мне за это обязан до смерти, ты должен простить мне все и прощать всегда, что бы я ни сделала раньше или сейчас;
— Я же люблю тебя и всегда любила (1) / = немедленно скажи, что любишь меня, иначе я сама перестану верить в свою ложь, мне так страшно, перестань говорить правду;
— Я же люблю тебя и всегда любила (2) / = я хорошая мать, и моя любовь — единственная ценность в твоей жизни;
— Нет, я не обижаюсь, нельзя обижаться на детей (1) / = я чертовски злюсь на тебя, но так как это плохо, я этого не покажу, и ты тоже не сможешь злиться на меня;
— Нет, я не обижаюсь, нельзя обижаться на детей (2) / = я хорошая мать, а ты плохой сын, раз расстроил маму, я буду мучить тебя, пока ты не извинишься;
— Ты не любишь/ ты ненавидишь меня / = ты только что раскусил меня и сказал о своих чувствах, мерзкий гаденыш, меня это злит, поэтому я обвиню тебя;
— Мы так хорошо общались, когда ты был маленьким (1) / = ты был глупым и беззащитным, мне легко было манипулировать тобой, защищаться тобой, нападать тобой;
— Мы так хорошо общались, когда ты был маленьким (2) / = мне трудно с тобой сейчас справиться, и поэтому я сделаю тебя маленьким своей любовью и убью в тебе Взрослого;
— Ты всегда будешь моим ребенком (1) / = не смей взрослеть, иначе я пойму, что старею;
— Ты всегда будешь моим ребенком (2) / = я ни за что не признаю, что ты взрослый и что с тобой надо считаться;
— Ты всегда будешь моим ребенком (3) / = ты вырос и, несмотря ни на что, добился чего-то большего, чем я, или имеешь преимущество передо мной — и я за это ненавижу тебя.
Это далеко не полный перечень того, что есть в арсенале моей мамы. Она говорит это все мне постоянно . . . и раньше тоже всегда говорила. Просто я не помнил или не понимал. Может, просто в отсутствии осознанности, четких границ и фактического моего (по возрасту уже) взросления этого было не увидеть.
Мама выносила, родила и воспитала меня. И теперь, когда мне …от 18 и старше, хоть до 60 … продолжает быть в отношениях со мной как с ребёнком.
Я понял, что моя мама не видит меня — такого, какой я уже есть. И никогда не видела. И. наверное, и не хочет этого. И я, человек взрослый, прикинул, что мне это конечно обидно, но, в принципе, переносимо. Но мне стало до слез жаль того маленького себя, которого тоже не видели и не замечали. Поле осмысления вот этого моя «нарциссическая броня» начала поддаваться, и мне стали доступными грусть и боль от бессилия и невозможности быть услышанным и понятым самым близким человеком.
Я наконец-то начал вспоминать свое детство, которое до этого состояло из нескольких ярких фотографий про радость, счастье и веселье. Кроме нескольких этих моментов у меня ничего не осталось в памяти, как будто ничего и не было. И оттого меня всегда удивляли люди, которые помнили свое детство довольно отчетливо.
Теперь же я вспомнил все слезы моей матери, все её переживания (по поводу отношений с мужем, со своими родителями, на работе и пр.), которые были предназначены другим, но все до одной достались мне.
Моя мать до сих пор грезит о том времени, когда я был ниже ее и меня легко можно было взять на руки и сделать все, что угодно. Она с удовольствием придумывает себе разные истории о том, как у нас с ней было все хорошо тогда — раньше. Она наотрез отказывается признавать, что я был не таким, как она придумала, она как будто лучше меня знает, что было со мной тогда.
И мне не остается ничего другого, как сказать ей . . . А мне и сказать даже нечего. Я просто не звоню ей. А когда мы встречаемся, все больше отмалчиваюсь и пытаюсь поговорить с отцом. И иногда даже получается. Он даже начал интересоваться моей работой и моей жизнью. А бывает даже так, что он вступает в конфликт со своей женой из-за своего сына. Оно, конечно, приятно, но как-то поздно …
У меня появилось стойкое ощущение, что я расстался с какими-то иллюзиями насчет моих родителей. Это оказалось очень грустным и трудным открытием. Такая вот невозможно трудная задачка. Быть услышанным и увиденным оказывается невозможно, потому что еще не «признан» взрослым. А «стать» взрослым не получается, потому что не видят и не слышат.
Автор: Сердюков Андрей Владимирович, психолог, гештальт-терапевт – г. Воронеж.